В сентябре Осточертело сидеть в квартире с драконьей слизью на стенах. Я купил билет до Осташково, что бы куда-то уехать и написать работы для поступления в интерньюс.

Со мной мой пес Фога, которого не с кем оставить и ради которого я отчасти поехал, потому что он все лето просидел один в квартире. (я его потом потерял в метро)

Я теперь живу на острове в селе Светлицы перед Ниловой пустынью. В центре села и острова под толстой сосной сидит местный калека алкаш. Бабушка с глазами Чаплина долго не хотела меня пускать, потому что у нее «дом освященный», а я с собакой и она боится «что батюшка заругается». Я уже ушел от нее и стоял в магазинчике и спрашивал кто еще тут сдает, когда она зашла в него и, вдруг, решилась. Она как-то с иронией на меня смотрит. «35 летний, не женатый», не знаю уж что она думает. Я прохожу мимо ее домика №13, а она в окошке, как в рамке, сидит и улыбается мне. Лежу на кровати и думаю, что мы с ней душевно связаны.
Она так натопила мой домик, что я засыпая пьяный боялся с утра не проснуться. Но тепло держалось три дня, пока я там жил.

На острове такой столичный Питерский монастырь со шпилем - «Нилова Пустынь». Такое северное барокко, а кругом болота, озера. Как то не сочетается.
Когда солнце стало заходить, стало в природе тихо, как в театре, когда постепенно гаснет люстра.

Я сейчас, уложив спать солнце, шел в свой домик по улицам, по которым антарктически подуло. Калека алкаш под сосной ковырялся и перекатывался в первых сумерках, пытаясь встать на костыли.

Поднимался в солнечный день, по лесам на колокольню монастыря, кругом до горизонта кружились бесконечные синие озера и леса.

Омерзительно, как сортир выкрашенная комнатка в которой я живу, на стене календарь с Ниловой пустынью, сфотографированной, освещенной спело испеченным летним солнышком. Туман поднимается с озер. (на фотографии)

Ворона как монах в пальто на голой ветке клювом крутит.
Проходил мимо баржи с экскаватором, у которого сыпалось изо рта, пока он переносил вкусный песок с баржи на пляж.
Свернулись калачиком камни на берегу.
При виде встречных собак Фога мрачнеет, шерсть на крупе приподнимается и он проходит мимо них как по проволоке. И только когда все позади, возвращается в роль пса-молодца.

18 сентября. Солнечный полдень, я стою на мостках, подо мной глубокий холодный ручей. Солнечные лучи ныряют в него и касаются дна. Через эти лучи со дна на тонких стеблях поднимаются, что бы разплостаться по поверхности, круглые листья кувшинок. Суетится мелкая рыбка. Все это по диагонали проплывает Фога.

Волнами лежит меховой зеленый ковер, из которого частыми струнами торчат стволы сосен. Тяжело дыша проносится в блаженстве Фога.

В лесу встретил монаха и перепугался, оказалось, что это большой мешок с мусором.

На что потратить жизнь? Собирать мусор на свалках и раскладывать его по лесу.

Набрел в лесу на круглое черное, как пластинка, озерцо. И проплыл в нем до центра с этикеткой Балкантон. Тихий полдень, небо синее, все замерло, вокруг озера забор темно-зеленых сосен, и мшистый берег обрывается как край чашки.
Над озером как длинный золотой волос проплывает паутинка.

​
Фога грызет бревно. Я стою с уже мокрыми ногами, на двух бревнах у самой кромки воды потому что стоять на земле невозможно, она всхлипывая тебя засасывает. Когда по земле пробегает Фога, она колышется как тело дракона.

Фога замирает и долго неподвижно смотрит на противоположный берег, потом и я вижу, что там за деревьями идет человек с собакой.

​
Я пишу в светящейся на солнце школьной тетради. Слова выливаются из шариковой ручки, защищенные синей тенью моей руки.
Сейчас прервался, вытащил бревном проплывающего мимо по поверхности озера шмеля. Фогу очень возбудили мои махинации с бревном.
Как время медленно бежит, как жизнь застыла на пол-слове.
Я стал уходить, Фога застыл на мгновение глядя на меня и, потом засуетился, примериваясь какое бы бревно ему захватить с собой.

Я злой с мокрыми ногами иду по мшистому лесу в глазу блестит золотая паутинка.
Если бы я все это не писал стало бы совсем грустно.

Как будильник на часах прозвенела птичка

Все небо уложено аккуратными пирогами облаков. Поле покрыто пегой шерстью как спина пони.

​

Когда вспоминаю какой-нибудь кусок из прошедшей жизни, думаю: чего я терпел, чего я ждал?

Стою на остановке при заходящем солнце моя длинноногая тень рядом с вытянувшейся через всю дорогу тенью остановки. Жду автобуса до Осташково.

​
Осташковский вокзал 23.15
В основном бабушки с корзинками ждут поезда. Селигер вообще не в сезон царство старушек (и новых русских с коттеджами с грибами-антеннами.)

Рядом со мной сидит деревенская бабушка, которая как разбуженная птица всех оглядывает, потом задремывает опять.
Что то в ее облике говорит, что она никуда не едет, но и для бомжихи она слишком чистая. Когда подходит поезд, она никуда не собирается. Я спрашиваю: - А вы не едете? Мне кассирша объясняет что сын у нее плохо себя ведет, и она ночует на вокзале. Тут ее знают.
Где то я это уже слышал сын не пускает мать. Что-то знакомое.
На утро я в Москве.
Какое наслаждение вернуться в Москву. Интернет, горячая вода.